Благодарю вас.
Тут ходят слухи, что сегодня я должен поговорить с вами о том, как надо инструктировать. Кто-то мне сказал, что я сам сегодня это сказал, но со мной проводили процесс по незнательности, и процесс этот так и не сгладили. Мы вернулись на пять жизней назад, и я сбежал. Я сказал: “Достаточно. Достаточно. Если мне опять нужно все это “не знать”, то и черт с ним”.
Я хочу поговорить с вами об инструктировании. Инструктирование — это интересный предмет, поскольку мы, похоже, именно этим здесь и занимаемся. Вы ведь одиторы. А техники одитинга — это методы приведения людей к знанию. Поразмыслите над этим.
И великая странность здесь состоит в том, что общим знаменателем всей жизни является познание. В Дианетике общим знаменателем является “выживание”. В Саентологии мы, к собственному расстройству, открыли, что выживание неизбежно. Так что нам теперь надо отыскать другую причину, и наилучшая из них, которую мы только можем найти без необходимости залезать слишком далеко и ломать над этим голову — это познание.
Несомненно, предмет познания необычайно широк, и мы находим познание почти на любом уровне деятельности, жизни и управления.
Познание будет включать в себя следующее:
Парень смотрит на стену и познает, что это стена. То есть распознавание — самый нижний уровень познания, но, тем не менее, это познание.
Мы встречаем Джо. Если мы в хорошей форме, то мы можем узнать Джо, посмотрев на него. Некоторые из нас, находящиеся не совсем в хорошей форме, встречают Джо, а разговаривают со своим папой.
Понимаете, как это получается? Вам ясно, как это можно поместить в категорию познания?
Но не позволяйте себя дурачить. Истина состоит в том, что познание — это еще не вся жизненность, так как в последней содержится (между нами, саентологами, говоря) гораздо больше всякого разного. Там гораздо больше всякого другого. Там есть создавательность
Необычно здесь то, что саентолог может давать людям образование, что никто никогда не был способен делать. Как ему это удается? Одитингом. Одна из основных вещей, которая повышается при одитинге — это КИ, что, конечно, в виде побочного следствия приводит и к повышению скорости обучения. Что такое КИ, как не показатель относительной способности познавать?
Итак, что мы делаем? Мы в действительности занимаемся (разумеется, не рассматривая уровень твердых тел, усилий и тому подобного), управлением мыслью. Мы управляем мыслью.
Люди, которые считают, что существует только мысль, немедленно признают тотальность познавательности. Они принимают ее как тотальное содержание любого действия. “Если это познать, то достигнешь желанной цели”. Они настолько хорошо делают это, что изобретают массу вещей для собственного “познания”, и после этого никто уже не способен стать клиром только лишь на образовательных процессах. Они заминировали этот путь.
У парня есть тело: он не может смотреть на него, так что смотрит на тела других. Но он не может и этого, и тогда он смотрит на мертвое тело, лежащее на столе для вскрытия. Он обнаруживает массу различных запчастей, кромсая это тело тем или иным способом. Он оглядывает все эти запчасти и начинает понимать, что никогда не сможет внести порядок в хаос крови и мешанины этого трупа, если не выдумает всякие названия для всего того, что попадается ему под руки. Затем он пишет ученую книгу по данной теме. Но в действительности он ничего не сделал. Он даже не смог как следует разрезать этот труп, но зато блестяще потрудился, снабжая названиями все части этого трупа. Это чудесная работа, и остаток своих дней он проводит, корректируя свой список названий.
Это самое большое, что достигалось в отношении непосредственного познания тела в медицине. Они даже взяли этот список названий и перевели его на мертвый язык, на котором больше никто не говорит.
Психолог, пытающийся рассортировать мозг, который для него представляет собой всего-навсего кучу названий, не обретет большой реальности в отношении мозговых клеток. В его описании мозга столько различных частей, что он завален здоровенной горой названий.
Таким образом, познание может очень просто превратиться в познание некоей сложной структуры, которая была изобретена на месте того, чего никто в глаза не видел. Таким образом сама познавательность в большой степени впадает в неуважение.
Существует одна навязчивая идея о познании, с которой довольно интересно иметь дело. Есть даже техника исправления жажды знания: “Вложите жажду знания в стены”. От этого у людей появляется тошнота и происходят всевозможные интересные вещи.
Это познавательность в своем худшем проявлении: изучение обширных, длинных классификаций надуманных знательностей, перемешаных в каком-нибудь хаотическом каталоге, усложненном применением другого языка.
Ботаника — это один из таких “классификационных” предметов. Сейчас я расскажу вам о тотальной мыслительности
Со времени написания тех самых нескольких предложений в этой науке не произошло никаких технических сдвигов. Зато, братцы, какая там классификация! Ух!
А вы вот не знали, что пахучая капуста на самом деле находится в близком родстве с австралийской розой. Ну, я тоже не знал, но какой-нибудь ботаник, несомненно, смог бы это обнаружить с помощью некоего странного метода ассоциаций.
А взять изучение ума? Как я уже сказал, психолог на самом деле живет в мире названий, а не в мире мозга. Его способность прикасаться к собственному мозгу или смотреть на него настолько низка, что он упускает тот факт, что классификация мозга была классификацией того, в чем большая часть мира психологии безнадежно и глубоко утонула. Этот факт они совершенно упустили из вида.
Давайте взглянем более внимательно, почему они это упустили. Они не могут смотреть на мозг, поэтому они смотрят на его заменитель.
Если обратиться к основным терапиям, старинным терапиям того или иного толка, то одной из них окажется психоанализ. Психоанализ настолько зациклен на значимости переживаний, что на сами эти переживания взглянуть у них уже нет времени.
Так что образование или учеба, существовавшие в прошлом, представляли собой систему уклонения от наблюдений. А систематическое уклонение от наблюдений рано или поздно приводит к неприятностям, и в эти неприятности попало образование в целом.
Человека отправляют учиться — ну, я не знаю, сейчас оптимальный срок обучения колледжа — это что-то около 60 лет; и у него на самом деле вырабатывается стойкая привычка уклоняться от знаний. Понимаете? Он живет по системе, посредством которой можно избегать знания о чем-либо. Как ему это удается? Да он просто изучает это!
Значимости, основные связи, модели, а также полы, стены, механизмы, шестеренки и ботанические сады существуют на самом деле. Все это существует. Но тот, кого вы пытаетесь чему-то обучить, обыкновенно находится в любопытном состоянии избегания реального объекта посредством изучения придуманных знательностей.
Вот классная здоровенная машина: хромированные шестеренки, позолоченные рычаги и — о, да, впечатляющая громадина. Огромная, красивая — все дела. К ней подходят двое. Один говорит: “Что это такое?”
И другой отвечает: “Это быстроколка”.
“Да? Это она? Я и не знал!”. И уходят.
Как легко насытить чью-нибудь жажду знания, просто дав ему название! Вам стоит изучить это. Некто подходит к вам и спрашивает: “Какие обстоятельства заставили человека после развода прыгнуть в воду с пирса с камнем на шее? Что происходит с такими людьми — они развелись, чтобы не жить вместе, и после этого ломают себе шеи? Но с чего это они?”.
И вы начинаете объяснять: “То, что он сделал своему партнеру по браку, стало беспокоить его в виде мотиватора. Человек, который так расстроен по этому поводу, должно быть, совершил какой-то проступок”.
Ну, ваши объяснения, возможно, неплохо дойдут до него. Возможно. Вы просто выкладываете напрямик весь анализ семейных проблем. Парень после развода покончил с собой. Значит, он, должно быть, совершил что-то, чтобы заполучить мотиватор такой степени. Мы это кому-нибудь объясняем, мы даем ему какую-то информацию. Для чего нужна эта информация? Для использования в игре под названием “жизнь”.
А теперь давайте полностью откажемся от ответственности, которая у нас есть как у саентологов, просто отбросим это куда подальше, и скажем: “А-а-а-а!”.
И они спросят: “Да? Зачем, с чего это он?”.
“Ну, да у него э... э... псевдомания. Это очень серьезное недомогание. Это болезнь... это болезнь, которая часто появляется после разводов. Pseudomania marititus
И вы будете просто ошеломлены, заметив, насколько часто подобная “глубокая”, “основательная” чушь заставит человека радостно развернуться и поскакать прочь с чувством полного удовлетворения. Понимаете? Теперь он “знает”. А что он знает? Просто запомнил мудреное слово, вот и все его знание. Это все, что он знает.
Давайте внимательно посмотрим на это — и тогда мы заметим, что этот человек стремится уклониться от ситуации. Этот человек не желает участвовать в происшедшем и вы предоставили ему оправдание. Вы дали ему надуманное название. Теперь ему больше не надо на это смотреть. С этого момента он больше не лезет в это дело и чувствует себя превосходно.
Вы подарили ему нитку от плаща своего авторитета. Он получил сведения от авторитетного источника, так что теперь он сам стал таковым. И после он идет и рассказывает своему дружку-механику: “Ты знаешь... ты знаешь Пита?”.
“Ага. А что с ним?”.
“Ну, ты в курсе, что Пит... он ... с ним произошло несчастье”.
“А что с Питом?”.
“Ну, у него ... э... псевдо... ммм... короче, страшная болезнь!”. Вот и все данное.
Итак, если этот способ передачи понимания доминирует, то люди в значительной степени избегают реальных объектов, действий или жизненного бытия. Должно быть так! Так или иначе, они действуют по “принципу уклонения”. Вместо того, чтобы идти прямым путем, они идут огородами.
Парень хочет узнать, как выстроить небольшую бетонную плотину. Вы учите замешивать бетон, делать формы, рассказываете ему что-нибудь о давлении воды на определенных глубинах и о необходимости боковых укреплений. Это целая наука, а вы, скажем, обучаете его всему этому за один вечер. В нашем обществе так не делают. В нашем обществе его отправляют в колледж на четыре года. И когда он заканчивает колледж, то даже не знает, что такое плотина. Впрочем, ему на это наплевать
Итак, образование может быть разным — например, быть наукой уклонения - как уклониться. И мы могли бы построить такую науку, у нас бы получилась удивительная наука. Она была бы ужасно популярной. И составить ее можно было бы таким образом, чтобы никто никогда ничего никоим образом не смог бы выяснить. Мы бы обучали людей по такой системе, что если они посмотрели на стену, то им тогда необходимо отыскать ее в учебнике. А отыскав ее в книге, им потом надо было бы обратиться к логарифмической линеечке, которая работает с фонетикой. И после этого они могли бы посмотреть на обозначение на этой логарифмической линеечке, тем или иным способом, и это дало бы им комбинацию слогов, которую им и требовалось отыскать.
Вы были бы весьма изумлены, но книга по этому предмету, написанная в очень серьезном и напыщенном стиле, имела бы просто громадный успех. “Наука познания того, как учиться” — так ее можно было бы назвать, и дело было бы в шляпе.
Вы бы смогли это сделать, просто используя их механизм уклонения. Просто позволили бы им уклониться.
Наша система образования менее сострадательна, гораздо менее сострадательна, так как мы основываемся на весьма здравом принципе — что от учебы не умирают. А они работают с ассоциативным данным — с данным, а не с реальным предметом, основываясь на теории о том, что капля учебы убивает слона, что познание — опасно.
Есть даже старая пословица: “Малое знание опасно”. Как бы им хотелось добавить к этому: “Малое знание, большое знание и вообще любое знание сведет вас в могилу!”. Это теория о необходимости уклонения в образовании.
К нам это не относится, мы идем дальше. Мы точно знаем, что человек (сама личность, а не тело) может без последствий общаться или работать с чем угодно. И единственные вещи, приносящие ему какие-либо неприятности — это те, с которыми он не смеет связываться. Неприятности человеку доставляют те вещи, которые он не желает познавать. Итак, что для нас означает “познание”? Это просто означает “общение”. И не означает “данное-заменитель”.
Это ужасно, жутко и чудовищно просто. Вы хотите что-то познать — так общайтесь с этим.
Один из способов общения с чем-то — подробно это обсудить. Предположим, имеется некое данное. Допустим, это не реальный объект, а просто постулат тэтана. И он исчезает только после того, как его обсудят как следует, а во многих случаях — когда его тщательно обдумают.
Человек доходит до состояния, где он уже не может обдумывать это, и тогда ему надо обсуждать это. Но многие делают оба действия сразу — они обдумывают, обсуждают — и постулат лопается.
Данные состоят из постулатов или присвоенных тэтаном значимостей. Вот что такое данные. Это все, что они собой представляют.
Присвоив чему-то определенную значимость и придя по этому поводу к единому согласию, тэтаны получают “факт”. Уловили? А теперь пусть кто-нибудь скажет мне, каким образом простое соединение или общение с этими соглашениями может само по себе кого-нибудь убить? В самом деле. Ну, так случилось, что здесь образовались такие вот стены. Тут просто вложен постулат, который говорит: “Я — нечто присутствующее здесь согласно соглашению, ратифицированому в Угвельде в 18 милях к югу от Седьмого Неба”. Вот что такое стена.
Так что если при общении с соглашениями других людей существуют большие затруднения, то в таком случае, разумеется, больших затруднений не избежать. Так как эти большие затруднения — просто еще один постулат.
Так мы подходим к основе саентологического образования — то есть что общение с чем угодно, где угодно и когда угодно тэтану никак не повредит. И мы должны научить его только этому, если хотим дать ему образование. Он должен это знать. Он станет весьма сообразительным парнем, если субъективно, на собственном опыте познает — для этого может потребоваться некоторое количество процессинга, конечно — что знания о чем-то его не убьют. И если он это познает, то он научится учиться.
Очень любопытно, что после такого понимания сделать из этой науки что-то жутко сложное практически невозможно. Человек может изучить то, с чем он в состоянии общаться. И это общение ему ничем не повредит.
Конечно, тут есть кое-какие заморочки, которые портят дело. Если толкнуть тело под циркулярную пилу, то его разрежет на части, что, по всеобщему соглашению, считается болезненным. Однако это совершенно отличается от того, как тэтан общается с циркулярной пилой. Вы экстеризуете кого-нибудь, толкаете под циркулярную пилу, а он говорит: “Здорово!”.
Ну, самое забавное здесь то, что если бы тело не было сотворено в соответствии с соглашением о том, что оно может разрушаться от собственного опыта — все уже согласны с тем, что тело может быть разрушено собственным опытом — то его можно было бы толкнуть на циркулярную пилу, затем вытянуть назад и все части тела просто заново собрались бы воедино. Если бы тело не имело фактора ощущения, то и боли бы тоже не было. Но как только к телу добавишь фактор ощущения, сразу обрекаешь людей на боль и разрушения.
Прежнее образование, таким образом, можно было бы определить как (и это ужасно) “помещение данных в память людей”. По этой причине прежнее образование принимает гипноз, равнодушно по отношению к реальному применению информации, не анализирует деятельность и совершенно уклоняется от какой бы то ни было обладательности, что, разумеется, не дает никому ни единого шанса. Помещение данных в память заставляет полагаться на опыт, а не на восприятие. Это два разных подхода. Запомненный опыт — нечто совершенно не похожее на восприятие или суждение о ситуации.
Я вовсе не хочу принизить прежнюю систему образования — я хочу ее просто похоронить.
Саентология применяет совершенно иной подход. Пока он еще не полностью отработан и не выровнен по краям. Но действует он примерно так: вы предлагаете другим людям данные для усвоения и использования, и способствуете усвоению этих данных, с целью достижения ими лучшего управления жизнью. Это гораздо более длинное определение, но на самом деле близкое к фактическому.
Если вы собираетесь работать в области образования, то у подобной игры должна быть цель. Должна быть какая-то причина. И пока вы не добавите ее к вашему определению, вы никуда не придете.
И когда мы предлагаем человеку какое-то данное, то это данное для него должно находиться под его самоопределением, а не храниться в его памяти. Поймите разницу. Человек должен уметь распоряжаться этим данным согласно собственному определению. А если этого не происходит, тогда его нельзя полностью использовать его в жизни.
Мы даем ему информацию таким образом, чтобы он распоряжался ею, использовал эту информацию, подбирал, оценивал и применял ее в жизни к определенным бытийностям и видам деятельности. И мы никогда не позволяем данному болтаться в воздухе безо всякой связи с чем-либо.
То, что я вам ранее описал как систему уклонения от образования, присуще каждому преклиру, которому вы когда-либо проводили одитинг. Вот он сидит тут в валенте своей матери. У него очень больное сердце, ужасно больное! Вы задаете вопрос: “Ты знал кого-нибудь с больным сердцем?”
А он отвечает: “О”, — говорит, — “Да. Мать”.
Вы говорите: “Хорошо. Ты можешь вспомнить случай, когда у твоей матери болело сердце?”.
“О, да. Да. Сколько угодно”.
Вы говорите: “Хорошо, а что насчет твоего собственного сердца? Может ли это иметь какое-то отношение к матери?”.
“Да, я бы даже сказал, большое отношение!”.
Он не дал вам никаких данных. Все осталось за черной базальтовой стеной.
Мне приходилось встречать людей, которые садились и в точности описывали все, что с ними не так. Они хорошо изучили это. Однако неприятности остались на месте. Они не избавились от них ни на грамм. Как так? Вероятно, это просто не может исчезнуть?
Это просто урок, который они получили. Все, что с человеком не так — это просто уроки, которые он получил. Людям это известно, и поэтому они уклоняются от уроков.
Но первое, что было с ними не в порядке — это уклонение от урока, что заставило их затем уклоняться от еще большего числа уроков, и каждый пропущенный урок делал их все большими жертвами обстоятельств. И пошло-поехало...
Сколько разных способов можно придумать, чтобы просто хорошо обучить людей предмету образования? Сколько способов вы можете придумать? Ну, а сколько техник одитинга вам известно? Довольно много, достаточно много. Но ввиду того факта, что вы действуете в области образования, это, конечно, в большой степени зависит от общения. Так что существование общения должно быть продемонстрировано прежде, чем будет предпринято какое-либо образование, и только так оно может стать образованием в саентологическом смысле, а не еще одной инграммой.
Всегда можно треснуть кого-нибудь по голове и сказать: “Это послужит ему уроком!”. Ну да, это послужит ему уроком — на всю оставшуюся жизнь. Это будет учить его каждый день. Но чему? Бог знает! Трудно предугадать заранее.
Предположим, во время этого удара было сказано: “Да как таких земля носит!?”. У нас был один парень, он работал, по-моему, на “Северо-западных Авиалиниях”, и у него в банке была такая фраза; и у него на земле вообще ничего не получалось. Поэтому он стал пилотом, хотя и ненавидел эту профессию, но ведь “земля его не носила”! Другой парень с точно такой же фразой может стать священником.
Человек будет настаивать на том, чтобы действовать по собственному выбору и делать все самостоятельно. Но если его свобода выбора не будет ясно наблюдаема, если ее суть не будет очень хорошо видна, если человек не будет иметь управления над этим, зная, что он этим управляет… [то это не свобода!]. Это очень важно!
Если вы дрессируете львов — говорят, что если вы дрессируете львов, то должны действительно знать, что работаете именно со львами. М-да, я об этом слышал. Некоторые осмотрительные люди время от времени привлекают к этому внимание.
Если вы работаете с человеком... хм! Бог знает, с чем вы работаете. Может, вы дрессируете льва, а может — посмотрите на этих малышей. Они носятся взад и вперед по улице, стреляя друг в друга из игрушечных пистолетов. Уже через пару минут вы запутаетесь, определяя, кто они. А кто они? Ну, я не знаю. Кто угодно: Шерлок Холмс, Арнольд Шварценеггер, Робин Гуд
Человек начинает беспокоиться только тогда, когда он становится самим собой.
Системы образования, соответственно, должны принимать в расчет только безопасные аспекты общения, формул общения, фактов общения, и сортировать передаваемые данные так, чтобы у другого человека была возможность использовать это в его жизни.
Все это ужасно зависит от общения, точно? От общения и всех составляющих его формулы. И каждый раз, когда вы уклонялись от этого, с тех пор как вы учились в школе, вы чего-то не узнавали. Было что-то, чего вы не познали. Это точно. Никто не потрудился привлечь ваше внимание, никто не потрудился объяснить, где это применяется, и вы прошли мимо. И по сей день вы, возможно, думаете, что два плюс восемь будет двенадцать. (Разумеется, это ваш постулат. Если вы в достаточно хорошей форме, так оно и будет, но здесь не о том речь).
Образование, как это ни странно, практически полностью содержится — кроме самого определения — в старинных логических основаниях Дианетики. Вот анатомия образования. Их можно назвать аксиомами образования. Но они совершенно отсутствуют в области образования.
Некоторые из них были почти известны еще в те времена, когда преподавался предмет “логика и искусство вести спор”. Удивительный предмет. Однажды у меня был учебник по нему — просто великолепный! Какая простота! “Как нанести поражение оппоненту в дискуссии”. Удивительный список. То есть они имели в виду именно это — действительно нанести поражение оппоненту в дискуссии; там излагался полный анализ того, как можно нанести поражение кому-нибудь в дискуссии, в споре, но к сути дискуссии это не имеет никакого отношения — так там и было сказано: как отвлечь внимание оппонента. Это доходило до таких технических приемов, как: “Пусть его время от времени окликают с задних рядов”. Так и делали. Прекрасный учебник. Главное — практический! Жаль, что я его не прочитал!
Во всяком случае, там было одно небольшое данное — самое волшебное данное, о котором вы только могли слышать: “Никогда не атакуйте действительную информацию вашего оппонента. Атакуйте только источники его информации”. Перечитайте это — дьявольская штука!
Парень говорит: “В прошлом году была использована двести одна тонна урана”.
Вы молчите. Он показывает ценность урана, расходы и так далее. Вы не говорите: “О!” — или: “Ну надо же”. Вы никогда с ним не соглашаетесь. Дискуссия — это спор. И в этой книжке это было очень ясно определено — а печатали ее приблизительно в 1866 или 1867 году — вы ни в коем случае с ним не соглашаетесь. Вы спрашиваете: “Кто это сказал? Откуда у вас эта информация?”.
“А-а”, — отвечает он, — “это было у Боркса и Сноргельберса, в их отчетах по добыче руды, опубликованных в Ежемесячнике Шахтера”.
А вы говорите: “А какая организация выпускает этот Ежемесячник Шахтера?”.
“Ну, конечно же, это Объединенные Труженики Шахт”.
И вы говорите: “А-а… Все ясно”.
И даже если бы журнал был издан Национальным Комитетом Республиканцев*, вы бы точно также сказали: “А-а… Все ясно”.
Полагаю, всех, кто знал этот предмет, уже поубивали. Именно за это их и уничтожили, так что теперь такого предмета больше не существует. А книга была просто превосходной. Жаль, что у меня она не сохранилась.
Как бы то ни было, если мы хотим передать данное полностью, так, чтобы оно зафиксировалось навсегда и было вне какого-либо контроля, необходимо не скрыть его источник или солгать по поводу его источника: нужно этот источник убрать с глаз долой. Необходимо приписать это данное другому источнику. Затем немного его исказить. И потом снабдить его огромной значимостью: а если кто-нибудь скажет, что оно незначительно либо что оно вообще не имеет смысла, натравить на него всех собак. Выгнать его из учебного заведения, оставить на второй год, завалить его родителей жалобами. Звучит дико, не так ли? Просто ввалить ему по первое число только потому, что он не знает, что Сноргель и Фуггельбаум делали то-то и то-то. Если он не верит в это, то он попался.
Вот такое оно — старое образование. Чего хорошего в самом данном? Да совершенно ничего. Это было сказано Сноргелем и Фугельбаумом — и тут все ясно!
Приведу теперь обратный пример. Говорят, Эйнштейн имел довольно близкое отношение к изобретению атомной бомбы. Изобретена она была не без его авторитета. Ее приписали в ряд его заслуг. Но если хорошенько вдуматься, Эйнштейн не мог сказать: “Сегодня вечером атомная бомба не взорвется”. Он не мог ни сказать, ни предотвратить этого. И причем тут тогда его авторитет? Какая разница — был он авторитетом или нет?
На самом деле авторитет не имеет никакого отношения к атомной реакции. Бомба либо взрывается, либо нет — вот и все. Это факт установлен и тверд. В большей степени по той причине, что сам Эйнштейн значительно слабее того огромного количества людей, которые на прошлом траке согласились с тем, что атомные бомбы взрываются. Его просто переголосовали! Так что вас втолкнули в то же ужасное состояние, которое я отношу к категории “мнения большинства”.
И эта армия авторитетных мнений и образования склонна вводить людей в зафиксированное состояние ума. Если то, чему их учат — истина, то люди сами смогут убедиться в ее истинности, так как невозможно кого-либо обучить тому, чего он уже в какой-то степени не знает. Неважно, насколько это знание призрачно и астрально — оно все равно присутствует в некоторой степени.
Например, вас нельзя с пользой обучить — так чтобы вы могли этим пользоваться — какому-либо данному о человеческом уме, с которым вы уже не согласны. Вам можно, конечно, рассказать и о выдуманных вещах, о человеческом уме, если при этом упомянуть о том, что это — просто выдумки. В противном случае вас придется обучать под гипнозом — просто внедряя в вас новые убеждения, которые вы не сможете использовать или изменять. Это пришлось бы делать на гипнотическом уровне. Хорошо ли это? Ну, добавится новое данное. И если достаточное количество людей будет загипнотизировано и убеждено в том, что в каждом мозгу есть индукционные катушки* Форда, то, наверное, через несколько поколений в генетической линии появятся индукционные катушки Форда. Но пока этого еще не произошло — ни разу.
Другими словами, нам легче всего изучить то, с чем мы согласны. Вот почему многие люди бросают заниматься наукой. Наука — это досаднейшая масса выдумок, какую только вам приходилось встречать. Но в отношении этих выдумок существует достаточно единое и согласованное намерение, которое зиждется на серии уже окаменевших выдумок и предпосылок, с которыми все согласны. Хотя, я вас уверяю, эта окаменевшая масса соглашений [т.е. физическая вселенная] вовсе не нуждается в дальнейших выдумках. Тем не менее, их выдумали, просто ради того, чтобы кого-нибудь чему-нибудь обучить.
Есть хороший тест для преподавателя — для определения того, знает тот свой предмет или нет. Это количество данных, которые он заставляет студента усваивать, не задавая вопросов. Если преподаватель в какой-то форме настаивает на том, что без дальнейшего анализа или оспаривания, каким угодно образом, студент должен усвоить большое количество данных, то становится ясно, что парень не знает своего дела. Он боится. Он чувствует, что нельзя позволять кому-либо проверять эти данные. Так что он заставляет делать что-то другое. Он заставляет делать что-то другое.
В образовании, учителю совершенно необходимо оставлять за студентом право выбора в отношении тех данных, которые ему преподают. И если что-то не согласуется с опытом этого студента и не является истинным в окружающем его мире, то преподаватель должен позволить такому студенту самому проанализировать это, и поступать соответствующим образом. И только таким образом можно что-либо успешно использовать.
Инженерное дело терпит неудачу в основном из-за того, что в области инженерии поумирали все инициативные люди. Последний из них давно уже не с нами.
Ко мне недавно приезжал один малый… я даже удивился, я просто был слегка потрясен этим случаем. Он приехал ко мне в Лондон, оповестив меня телеграммой за два-три дня до своего прибытия. Еще за пару недель до его появления ко мне просочились какие-то слухи, но конкретный день был назначен телеграммой за три дня до встречи. И он пожелал приехать и увидеться со мной в моем лондонском офисе. Он сообщил, что хочет поговорить со мной. Он не настаивал на срочности.
Я сидел и недоумевал, о чем мы будем говорить — малый тот был из весьма высоких сфер. Наверное, это был ведущий разработчик в области аэродинамики при американских ВВС. И я подумал: “Чего это ради такой человек возжелал со мной разговаривать?”. Я даже представить не мог — вроде никаких проступков с моей стороны не водилось.
И вот он вплыл в мой кабинет, присел, взял одну из моих “Kools”
Я соглашался с ним. Я подумал, что это было неплохо, даже что-то понял, кое в чем разобрался, выстроил несколько незрелых предположений и в завершение сказал, что это здорово. Он по секрету рассказал мне, что подыскивает себе на замену человека, который был бы значительно моложе его — ему был 71 год и он работал еще с братьями Райт, и что — довольно любопытно — однажды он может попросить меня поодитировать его. Но, видимо, не это было основной целью его визита.
Ну, после он взглянул на часы, вышел, сел в машину посольства США, поехал в аэропорт, взобрался на самолет ВВС США и отправился по своим делам; он летел в Брюссель — там собиралась большая конференция, а после улетел домой. Это все, чего он сделал в Лондоне. А я сидел и чесал затылок — не мог понять, что, черт возьми, происходило? Я совершенно не мог понять. Ни малейшей идейки.
Но после того, как прошло достаточно времени, я, в конце концов, понял, что было не так. Тот парень был одинок! Вот и все. С тех пор я о нем не слышал. Я просил его как-нибудь захаживать — он ответил, что непременно. Но он даже дома не появлялся. А все это очень интересно.
В нашем с ним разговоре было достаточно легко определить тот факт, что в своей области он был единственным, кто действовал, самостоятельно выбирая данные и теорию. И он чувствовал это. Все остальные, кто занимались аэродинамикой: его коллеги, помощники — особенно его помощники — работали на основании фиксированных данных, по которым уже существовало общее согласие в этой сфере деятельности, и которые вовсе не обязательно являлись истинными. На самом деле, я никогда не мог понять — да и он тоже — как можно применить исчисление к аэродинамической поверхности, и создать профиль крыла на основании математических расчетов. Он сказал, что перед постройкой реальных самолетов всегда интересуется, отправили ли тестовую модель в лабораторию для замеров, и не успокаивается до тех пор, пока этого не сделают.
Да, этот человек был реалистом, ужасным реалистом. Если нельзя подумать о чем-то или посмотреть на это, то вы ничего об этом не узнаете — так что какая вам от этого польза? Именно этим принципом тот парень и руководствовался. Хороший принцип.
Боюсь, для меня в области образования нет никаких святынь, включая Саентологию. На самом деле я готов спорить и даже отстреливаться сколь угодно долго от того, кто стал бы меня убеждать, что какое-либо данное может быть неизменным и никогда не потребует пересмотра. Боюсь, меня было бы трудно убедить в этом. Разумеется, в принципе это возможно. Например, всех вас похитить и требовать выкупа до тех пор, пока я не признаю, что луна сделана из зеленого сыра — ну, тогда я бы, вероятно, согласился, что луна сделана из зеленого сыра, потому что передумать не менее просто.
Я не пытаюсь поддерживать нерушимую целостность, жертвуя всем подряд.
Единственная участь, которую я считаю хуже смерти — это “совершенно зациклиться на полном траке со всеми данными, которые когда-либо были выдуманы и по которым достигнуто общее согласие”. Это единственная участь, которая хуже, чем смерть. Но есть и еще одна, почти настолько же плохая — сторониться каждого данного только потому, что с ним согласны. Необходимо быть гибким в обоих отношениях. Иначе говоря, вы не обязаны принимать каждое данное за стабильное и неизменное, но при этом не стоит отбрасывать те, что выглядят стабильными и неизменными. Ни так, ни эдак лучше не поступать. Нет необходимости принимать их, нет необходимости отталкивать их. Плюньте на это. Не настолько это важно.
Мы тут в Саентологии разработали массу данных, которые, несомненно, являются общими знаменателями соглашений на всем траке, которые большинство людей воспринимает именно так. Людей заставили перестать считать (или они сами перестали считать), что они участвуют в процессе создания, так что многие из них уклоняются и сторонятся этого, так как если они подумают еще раз о том, о чем когда-то уже думали, это, очевидно, убьет их. По мере исследования этого мы приходим к определенным четким методам и соглашениям, посредством которых мы можем достигнуть их, и изменить их тем или иным образом, либо закрепить их другим способом, либо отбросить, — что-нибудь с ними сделать. Другими словами, мы и в самом деле способны крутить и вертеть различными фиксированностями или расфиксированностями существования.
Иногда у нас это получается хорошо, иногда плохо; но нам всегда легко удается расфиксировать что-то настолько же, насколько оно было расфиксировано изначально, либо зафиксировать что-то так, как оно было изначально зафиксировано. Мы всегда это сделаем. Мы можем опять расфиксировать то, что было ужасно расфиксировано.
Например, парень идет по улице и у него вдруг проскакивает мысль, что, возможно, кое-что в его поведении выглядит не совсем мужским, возможно, даже несколько женоподобным. Иными словами, возникает данное: “Может быть, я женщина”. Ну, это очень смутное ощущение — возможно, он играет сам с собой, чтобы просто поволноваться. Мы подходим, шлепаем его по плечу, и он рассказывает, что его беспокоит. Даже не стоит говорить ему, что он — не женщина. Я имею в виду, он просто рассказывает нам, что его беспокоит, и — бум! Понимаете, это тут же улетучится.
Вот другой случай — парень идет по улице с другим данным. Он идет и думает о том, что он — мужчина. Довольно зафиксированно, не так ли? Он идет по улице в мужской одежде, в мужской шляпе и с мужской стрижкой, и он действительно убежден, что он — мужчина. Ну, это мы можем расфиксировать, хотя придется повозиться чуть больше.
Разумеется, в Голливуде это проделывают легко, но мы пойдем другим путем.
Относительная зафиксированность данных имеет прямое отношение к нашей способности расфиксировать их. Уловили?
Мы легко можем зафиксировать в его голове мысль, что он — мужчина, не правда ли? Он уже сам так считает. И мы можем с некоторым успехом зафиксировать в его голове другое, более раннее данное, что он — женоподобен. Это фиксирование и расфиксирование данных. У него имеется некое призрачное соображение, что некоторые из его действий — женоподобны. Мы слышим это, не позволяем ему завершить это общение, перекрываем его, слегка изворачиваем, и со странным видом подозрительно его спрашиваем, не говорил ли этого кто-нибудь раньше? А после с ученым видом говорим: “Ты уверен… ты уверен, что такого случая не было?”, — и потом, — “так, тут у тебя какая-то закупорочка”. Он удивлен: “Что происходит?”. И тогда вы говорите: “Ну, я расскажу, как с этим справиться. Я расскажу тебе, как. Я считаю, самое лучшее, что можно сделать — преодолевать любое возникающее побуждение носить женскую одежду или пользоваться предметами женского туалета, просто покупая эти предметы и храня их на своем туалетном столике. Таким образом, тебе легко удастся осознать, что эти вещи тебе не принадлежат и что тебе совершенно ни к чему пользоваться ими. И каждый раз, когда ты будешь смотреть на них, думай о том, что ты никакого отношения к ним не имеешь”.
Другими словами, так или иначе, у нас есть шанс закрепить в его сознании мысль, что он — женщина.
Проводя параллели к жизни, давайте взглянем на это с точки зрения ленивого человека. Вот парень идет по улице и думает о том, что он — мужчина, а мы шлепаем его по спине и говорим: “Да, ты — мужчина”. Так проще, точно? Он говорит: “Я беспокоюсь — не женщина ли я”, — его это волнует, подходит для дела. Поговорим с ним об этом — и данный вопрос его больше не беспокоит. Очень легко. Это очень просто.
Ну, а мы делаем гораздо больше. Мы обучаем людей тому, как зафиксировать и расфиксировать свои мнения. Мы делаем даже еще больше. Мы показываем, как можно зафиксировать или расфиксировать различные соглашения, вещи и постулаты. Вот чем мы занимаемся. И у нас это здорово получается.
Вот организация, деловая организация, в которой даже мы замечаем отсутствие порядка. Некоторые признаки этого доходят до ее руководителя — до него начинает доходить, что это господствующее состояние дел в его организации.
Ну, мы можем привести в порядок его персонал и линии общения. Мы могли бы проанализировать ситуацию — и это у нас неплохо получилось бы. Но если мы не улучшим общение в этой организации, то она останется такой же запутанной, как была. Мы могли бы сделать с этим что-нибудь. Мы смогли бы изменить ситуацию в лучшую сторону.
А что мы имеем в виду, когда говорим: “В лучшую сторону”? Ну, можно сказать: “она станет лучше работать”. Звучит неплохо. Но лучше сказать так: “Она сможет лучше справляться с поставленными задачами”. Если мужчина пытается стать еще более мужественным, мы можем поспособствовать ему в этом — просто достигать цели; либо заставить его изменить свою цель.
Бизнесмену, который считает, что он запутался, мы можем дать образование о том, что он полностью запутался. Могли бы. Мы могли бы просто шарить по углам и щелям, вытаскивать всю на свет божий старый мусор, обращая внимание управляющего на то, как тот и другой сотрудник филонит на работе, забывает о своих обязанностях и так далее. И не предлагать ему никакого решения! И осторожно каждый раз говорить ему о необходимости сдерживать свой гнев и не сходить с ума от всего этого, так как “общий тон организации полностью зависит от настроения управляющего”. Мы бы создали такой хаос, что это место приняло бы совершенно ужасный вид, мы бы и до конца не успели дойти. Это был бы настоящий хаос.
Вы можете сказать: “Никому не говорите, что это я вам сказал, потому что я не хочу неприятностей ни себе, ни кому-то еще, но на вашем складе хранится устаревший товар, и ваш отдел снабжения отказывается от новых поставок. Они никому не продают то, что там навалено — никому из других отделов. И с тамошним начальником надо поосторожнее, он, в общем, в плохом состоянии. Работайте с ним очень аккуратно, без резких движений, чтобы ничего не испортить, так как ваше внимание должно быть здесь, на гораздо более важных делах”. Понимаете, что бы вы наделали? Полный атас!
Вы можете усугубить любую данную ситуацию, или упростить любую данную ситуацию; либо, правильно работая с данными, вернуть любой организации собственное самоопределение в отношении того, чем она занимается.
Одним только процессом образования вы можете исправить семейные неурядицы в любой семье. Скажите: “Вот кое-какие данные о жизни. Платите ваши деньги и получайте шанс. Вот они. Не хотите — не надо. Если желаете — пожалуйста. Но дело обстоит именно так. Оглянитесь вокруг и посмотрите — соответствует ли это действительности”. Сориентируйте их немного, дайте им какое-нибудь стабильное данное, рестимулируйте какое-нибудь стабильное данное. И внезапно их жизненные обстоятельства исправятся и станут более приемлемыми. Это можно назвать консультированием. А, может, образованием?
Вот громадная область в Саентологии, и оказывается, что то, что вы делаете, не просто повышение скорости обучения, но и увеличение свободы выбора человека в отношении того, чему его учат. И если вы умеете это делать, то это приведет человека к гораздо лучшей и более успешной жизни.
Благодарю вас.